С тяжелым, ох каким тяжелым, сердцем отдал секретарь ему свои двадцать пезо, сказав:

— Если бы не вы, я бы все равно не получил этих денег.

Не размахивая руками, типичной походкой секретаря, скользнул русский мимо ряда слепых окон и исчез в сутолоке главной улицы.

— Иностранцам освобождать заключенного в чужой стране, ясное дело, не безопасно. Я полагаю, нам лучше…

— «Ясное дело!» — улыбаясь, прервал его утомленный до изнеможения секретарь. — Я тоже полагаю, что нам лучше удалиться.

Они тотчас направились в порт и вернулись на пароход, который в полдень оставил Рио, а пять дней спустя вошел в гавань Буэнос-Айреса.

IV

Ящик со щетками и кремом для обуви и табличка с надписью «Берлинский чистильщик» — принадлежавшие теперь секретарю — находились на оживленном перекрестке. Он чистил неграм, питавшим особое пристрастие к яркому блеску, длинные узконосые ботинки на пуговках. При случае он мог и подметку поставить и починить стоптанный каблук, — отец его был сапожником.

Портной нашел работу в небольшой мастерской, Стеклянный Глаз — на консервной фабрике.

Все трое без рассуждения принялись за работу, но готовы были бросить ее, если бы представилось что-нибудь получше. Только расставаться они не хотели никогда. Это было решено.

Уже через неделю Стеклянный Глаз опять стал безработным, потому что экспорт в европейские страны застопорился. А портного уволили, потому что клиентура его хозяина состояла почти целиком из уволенных портовых рабочих, которые не могли теперь заказывать себе костюмов.

Когда портному и Стеклянному Глазу посредническая контора предложила работу в крупном поместье в Парагвае, секретарь за двадцать семь пезо продал свою стоянку вкупе с инструментом и клиентами какому-то китайцу, получив даже при этом чистую прибыль в семнадцать пезо. Надпись на табличке теперь гласила: «Китайский чистильщик».

На речном пароходе, который вез трех друзей в Асунсион, тоже была бухта каната. А противоположный берег реки даже в это прозрачное утро нельзя было разглядеть. Стоило взглянуть туда, как им начинало казаться, что они снова на море, такой необозримой ширины была Парана.

В илистой воде плавали какие-то черно-коричневые стволы, и на пологом берегу, мимо которого проплывал пароход, лежало множество таких стволов. Один из матросов, улыбаясь, сказал друзьям, что это не деревья, а аллигаторы.

Река, разлившаяся во время половодья, затопила всю прилегающую местность. Многие дома совсем скрылись под водой, на других виднелись лишь плоские крыши, где валялись трупы захлебнувшихся быков, уже почерневшие, с огромными, раздутыми от жары животами. Время от времени над водой раздавался звук выстрела: это лопалось брюхо какого-нибудь быка.

В реке хозяйничали акулы, высоко в небе парили сафьяново-желтые цапли.

— На прошлой неделе пароход наш простоял здесь с полчаса, и мы видели любопытное происшествие на берегу. — Матрос подсел к друзьям. — Там вон, напротив, остановились две повозки, в каждой по восемь мулов. Погонщики, верно, зашли в пивную. Но и животным захотелось пить. Они потянулись к воде и угодили копытами в реку. Не прошло и секунды, как акулы прокусили им сухожилья, беспомощные животные упали на колени и скатились в воду. Через полчаса, когда погонщики вышли из пивной, на повозках висели лишь остатки упряжи и несколько костей. — Матрос закурил сырую, еще совсем мягкую светло-зеленую гаванну — они были здесь очень дешевы.

— Не желаешь ли искупаться? — спросил секретарь. — Ты же любишь поплавать.

Стеклянный Глаз только приподнял веко и сейчас же опустил его.

Пароход проходил мимо плавучих островов, усыпанных синими водяными гиацинтами. На этих плавучих островах, иногда как бы для собственного удовольствия окружавших пароход, стояли старые деревья. Уже мертвые, эти деревья до самой верхушки были разукрашены ползучими растениями, отливающими розовым цветом, а на ветвях сидели благородные цапли, чистившие свои перышки.

В эти дни на реке подавляющая красота и величие природы и одновременно таящаяся в ней опасность произвели на троих друзей неизгладимое впечатление. Их лица изменились. Глаза запали, и взгляд стал сосредоточеннее.

На этой реке у них было такое чувство, словно они присутствуют при сотворении мира. Ибо казалось, что планета здесь находилась еще в стадии возникновения, в стадии становления, а маленькому человеку было только дозволено наблюдать происходящее.

Пять дней длилась поездка на пароходе. Расходы оплачивал их будущий хозяин. Но, прибыв на место, друзья узнали от управляющего, что могут возвращаться, ибо положение изменилось. Он говорил что-то об экономическом кризисе и сокращении экспорта. При этом он выложил на стол деньги на обратный проезд.

А не могли бы они за те же деньги остаться на несколько недель в поместье? Против этого управляющий ничего не имел и сгреб деньги назад.

Невдалеке от здания конторы стоял недостроенный трехэтажный дом с зияющими дырами вместо окон и дверей, без потолков и полов, но уже покрытый крышей.

Из-за нового повышения европейских пошлин на ввоз мороженого мяса и неожиданной заминки со сбытом строительство нового здания конторы стало излишним. И старое-то наполовину опустело. Управляющий работал в конторе с утра до глубокой ночи, пытаясь спасти то, что ни жесточайшей экономией, ни тщательными расчетами уже было невозможно спасти. Имению грозила продажа с молотка.

Трое друзей поселились в первом этаже, откуда дом просматривался насквозь вплоть до плоской крыши; внутренние стены были уже возведены.

— Таких высоких комнат у нас в Германии нет, у нас только церкви строят такой высоты, — сказал удовлетворенно Стеклянный Глаз, весьма искусно и тщательно жаривший утку, которую он в одно прекрасное утро, когда они брели по пути в Ничто, жарил в своих голодных мечтах.

Портной потянул носом.

— Пахнет она аппетитно. Но нам придется слишком долго ждать, если ты будешь подливать к ней каждый раз по ложечке воды. Надо было с самого начала влить в кастрюлю литр воды, положить кусок жира и, сунув туда утку, накрыть крышкой! И баста! Тогда, ясное дело, она гораздо скорее поспела бы.

Вместо ответа Стеклянный Глаз, чуть повернув голову, коротко и презрительно усмехнулся. Только много позже, когда злость его, вызванная подобной потрясающей глупостью, улеглась, он подошел к двери и крикнул портному, который, расположившись на полу, утюжил влажные после стирки белые костюмы:

— Тогда нам пришлось бы жрать вареную мертвечину!

Он специально ходил к управляющему и рассказал ему длинную историю одной утки в Германии, которую так и не зажарили, «потому что эта ведьма, похожая на мужчину, никак не убиралась от окна. У нее были бородавки и настоящая борода. Так вот она, стало быть…»

— Вам хочется зажарить утку?

Через несколько минут